Когда небо начало светлеть, она покинула сад и другим, дальним путем, ушла из усадьбы на противоположную сторону большой дороги и бегом вернулась в поселок. Кое-что она узнала. Например, что в доме есть два беспокойно спящих ребенка и две женщины, ночью разговаривающие между собой на незнакомом языке. Что караульные по очереди покидают свой домик, не надолго уходя за левый край большого дома генерала. Что на крышу дома бесшумно взобраться и ходить по ней нельзя – во всяком случае, каждый шаг большой утренней птицы был хорошо слышен.
Сегодня ночью она вернется в усадьбу.
О близком присутствии Тени Кадет узнал в это же утро, когда, делая обход усадьбы генерала на дальних подступах к дому и вблизи, заметил в саду легкую примятость на разрыхленном участке почвы – «контрольке», следовой ловушке. Таких простых ловушек Зитта и Гитта, теперь несколько раз в день собирая и в определенном порядке раскидывая на тропинках и меж ними плоды, подготовили в саду несколько десятков, на тех направлениях, которые они сами выбрали бы для неслышного и незаметного приближения к дому через сад. След был неглубокий – словно осторожная ступня, которая оставила его, испугалась мягкости опоры и только чуть коснувшись ее, нашла другое место. Две оборванные нитки-растяжки тоже не могли быть случайностью. Зитта сказала, что исчезли четыре плода.
– Она здесь,- Кадет сразу же предупредил генерала. – Ну, что ж, покажемся ей? Кутеж готов?
– На всю ночь! – подмигнул генерал.
Этим же утром, только гораздо раньше, мастер Кьюррик оглядел выстроенный колонной отряд, надел шлем и жестом отдал команду. Колесные ворота Крепости так быстро, как только это было возможно, откатились. Обслуга торопливо сбросила вниз, на дно чаши кратера, деревянные пандусы, чтобы по ним шеренгами сошли тяжело бронированные копейщики, и их первые сомкнутые ряды уже вступили на пружинящие под их весом доски, когда им навстречу, молча и стремительно, подготовленно, с трех сторон бросились безоружные беглые.
Бесстрашно, по три- четыре человека они вцеплялись в неповоротливых воинов и валили их, вцеплялись им в руки, вырывали у них копья и щиты, срывали шлемы, убивали копейщиков их же кинжалами и устремлялись вперед. Первые три ряда шеренги воинов были повалены и сметены, и огромная все так же молчащая толпа кое-как вооружившихся беглых торопливо ворвалась в узкий темноватый нижний коридор Крепости и накатила на отряд. Раздались крики – но это закричали воины Стерры, растерявшиеся от стремительной неожиданности нападения и своей беспомощности: взять копья наперевес и начать действовать ими копейщикам мешала теснота и узость коридора. В считанные минуты этот коридор был захвачен и устлан телами убитых и раненых, и у открытой широкой тяжелой крепкой двери, преграждающей путь на внутренние лестницы Крепости, началась кинжальная резня, и поднялся разноголосый ор.
– Держите дверь! – кричал мастер Кьюррик, орудуя нелюбимым им коротким мечом в первых рядах теснимых обороняющихся. – Во имя Судьбы! Держите дверь! Мечники! Ко мне!… Закройте ворота!… Таллен! Секиру!…
Его оруженосец и телохранитель, рослый медлительный Таллен, рывком подняв большой тяжелый щит, отбил копье, брошенное Кьюррику в лицо из мечущейся в коридоре толпы беглых, но застонал, скрючился и начал оседать, получив удар кинжала в пах от подобравшегося к нему на четвереньках жилистого беглого. Упав, он почувствовал, что беглый сел на него и рвет из его рук щит, и, выпустив из правой руки секиру Кьюррика, он все силы отдал тому, чтобы не выпустить, удержать щит. Он даже зажмурился от этих усилий. Он не понимал, почему это казалось ему таким важным, но опыт подсказывал ему, что именно так ему и надлежит действовать сейчас. «Надо задержать их»,- сообразил он, наконец.
– Таллен! – услышал он над собой рыдающий голос Кьюррика. – Таллен!… Встань, Таллен! Поднимись!… Затопчут!… Помогите Таллену!…
– Кьюррик! Уходи во двор,- прошептал скорчившийся на полу коридора Таллен. Зубы жилистого впились ему в ухо, потом ухватились за щеку и начали рвать ее.
– Закройте ворота!… Круговая оборона! – кричал Кьюррик. – Выходим во двор! Лучники! Арбалетчики!… Все во двор!… Таллен!… – Его ботинки топтались совсем рядом с головой Таллена, но рядом же суетилось множество босых грязных ног.
– Посмотри вниз, Кьюррик, посмотри вниз!… – шептали, предупреждали Кьюррика губы Таллена. «Нельзя допустить, чтобы щуплый повторил удар кинжала на Кьюррике». Он выпустил щит и обеими руками вцепился в одежду щуплого.
– Кра!… – закричал щуплый, обеими руками стискивая горло Таллена. – Кра!…
– Кра!… Кра!… – ему отозвались многие голоса.
Меч Кьюррика резко обрушился вниз, на голос щуплого, но промахнулся, слегка задев голову Таллена, зато щуплый куда-то отполз, исчез.
– Встань на меня! – неслышно посоветовал Таллен Кьюррику. – Я подам тебе секиру… – Боль в паху уже притуплялась и переставала отвлекать его, но в теле разливалась слабость, начало клонить в сон, глохли звуки, и Таллен как-то даже безучастно подумал о том, что в коридорах отряду не удержать Крепость, надо отступить во внутренний двор… Почему не закрывают ворота?…
На его теле топтались ноги беглых, причиняя боль ране, мешая дышать… Босые ступни наступили ему на лицо, спрыгнули, вернулись… Позор и кровь случившегося омрачат память о победе Стерры над чугами и покроют Кьюррика и весь его полк несмываемым позором, медленно подумал Таллен. Несмываемым позором, с горечью повторил Таллен, и ему в голову пришла спасительная мысль.